Если поезд ушёл, надо как-нибудь жить на вокзале –
в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,
ибо нам небеса это место и век навязали,
как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.
Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,
разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,
и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,
и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.
И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону,
и понять, и проклясть, и смириться, и всё расхотеть,
и без зависти белой смотреть на дурёху ворону,
что могла б и в Верону на собственных двух улететь.
И на этом участке планеты дожить до рассвета,
и найти себе место под крышей и солнцем в виду
раскуроченных урн, и дожить до весны и до лета,
и в тетрадку писать, и не тронуться в этом аду.
И стоять на своём, и пустить в это месиво корни,
и врасти, а потом зацвести и налиться плодом,
ибо поезд ушёл в небеса и свистки его горни,
но остался вокзал, на котором написано: “Дом”.
Инна Кабыш
