Как-то раз одна совсем пожилая женщина, полностью городская по своей природе, но уже довольно давно живущая в дачной местности с исчезающими вкраплениями сельской, очень любящая все живое и всегда помогающая ему жить, шла по улочке, аккурат оставив второе – вечернее – теплое питание дальней соседской собаке, которая, с точки зрения женщины, в таком питании остро нуждалась.
В середине улочки она обнаружила пару неизвестных мужчин, которые оживленно обсуждали судьбу петуха, совершено беспризорно по этой проезжей улочке шаро*бившегося. Неизвестные широко разводили руками и сокрушались о возможных невзгодах и потенциальной угрозе жизни петуха и спросили приблизившуюся женщину, не знает ли, откуда сбежала бедная тварь. Женщина сразу приняла судьбу беспризорного петуха очень близко к сердцу и быстро подумала. и логически заключила, что петух явно сбежал из двора соседки N, перед которым и был настигнут неравнодушными гражданами: “остальные тут держат только кур, так что это точно именно N петух!”. Так подумала и сказала женщина и, руководимая страстью помогать живому и спасать его, ловко схватила шаро*бившегося петуха и совершенно молодым движением метнула пернатого через забор во двор этой самой N.
И тут же из-за забора раздались совершенно страшные и явственные звуки убийства и мучительной лихой смерти. Дело в том, что у N проживают две собачки породы n, очень небольшой и давно уже приглянувшейся нашей женщине, которая намекала своей немолодой уже тоже дочери, что, мол, очень хочу точь-в-точь такую собачку, маленькую, чтоб не уронила меня, и милую.
Услышав звуки лихой смерти живого, наша очень немолодая женщина реактивно с нехемульской силой вломилась в калитку того двора и обнаружила двух милых знакомых ей собачек породы n рвущими петушиную плоть, отплевывая кровь и перья. Женщина выхватила откушенное тело из зубов милых собачек (матери и дочери, кстати) и побежала с полуубитым петухом домой. Там она схватила два тюбика левомеколя и обмазала им животное.
После этого она позвонила своей пожилой дочери рассказать о том, как приключилось такое громадное горе, и посоветоваться относительно срочного выезда к ветеринару.
Пожилая дочь ее не была подготовлена, а потому стала страшно и гулко смеяться несколько сатанинским смехом. И спрашивать сквозь смех, зачем, мол, ты, мама, такую фигню творила. И наша женщина была ужасно ранена и обижена, и сказала дочери, что та – прямо как ее, дочери, отец, неприятный, неблизкий и злой. На что дочь, хрипя уже от хохота, заметила, что таки да, она дочь того неприятного человека, но замуж за него не выходила вообще-то… Слово за слово, и та дочь в сердцах дошла до того, что сказала нашей женщине, что кавалергарда век недолог по-любому и петуха лучше экологично утилизировать, чем нет. Женщина заплакала. Дочь устыдилась и тоже заплакала. Их совместный муж и отец и в самом деле был человек, мягко говоря, неприятный. Хотя он уже некоторое время как умер, вдали, неприятный и неприкаянный.
Двумя созвонами позже наша женщина сказала обиженно своей пожилой дочери, что настоящий друг и умная соседка L, которая, кстати, держит шикарных кур и все они у нее присмотрены и благополучны, тоже обругала ее и тоже велела оставить полуубитого петуха в покое, коль скоро наша женщина не хочет сделать из него суп, пока кандидат жив.
Тремя созвонами позже наша женщина скорбно отрапортовала своей пожилой дочери, что полутруп спрятался на террасе за лопатой и затих – “видно, помирает”. Время было уже совсем позднее и они, наплакавшись, мирно решили, что утро вечера мудреней и надо таки оставить полутруп там, где он он есть, за лопатой.
Муж пожилой дочери, слышавший разговоры несколько односторонне, меланхолично спросил, намеревается ли наша очень немолодая женщина, его теща, хоронить петуха завтра в саду и надо ли нам присутствовать на похоронах. Пожилая дочь, подумав, сказала, что, видимо, надо, поскольку в саду хоть уже похоронены четыре любимых собаки, но ни одна из них не была убита тещей, все умерли от счастливой старости. А теперь – беда.
Утро началось неожиданно. Наша женщина позвонила своей внучке, дочери пожилой дочери, и сообщила ей, что петух на террасе за лопатой снес яйцо.
Умная и опытная соседка L принесла нашей женщине корм для кур и клетку и строго-настрого велела женщине никому-никому не говорить ни полслова о том, как она неизвестного петуха спасала от жизни на улице.
Не настолько опытный, но очень преданный нашей очень немолодой женщине ее молодой (ну, примерно как пожилая дочь) друг, немного помогающий по хозяйству и похожий, как две капли воды, нереально похожий на Александра Блока кисти Константина Сомова, но только без зубов, уверенно посоветовал залить птицу зеленкой.
Наша женщина задала скотине корм, налила воды, залила тушку зеленкой. Звонила своей пожилой дочери с отчетами и параллельно утробным нежным голосом ворковала с недоубитым недопетухом.
Последние сведения, полученные пожилой дочерью с фронтов, были примерно таковы: “яйцо было в слишком мягкой скорлупе, почти как в мешочек. Птице явно не хватает кальция. Посмотри, пожалуйста, в интернете, что можно сделать. Если она выживет, конечно. У нее нет примерно половины тела. Мне кажется, она так и не ела и не пила. Я убила несчастную божью тварь, нет мне прощенья. Она наверняка умрет. Теперь, когда я узнала что это девочка, это еще нестрепимей… эти твари были как пираньи! За что же это все, зачем я такая!”
Пожилая дочь подумала: “Господь, я все вижу и понимаю: такая ху*ня в твоем мире творится, что ты, похоже, ничего тут не можешь разрулить. Но вот смотри, такое малое дело есть – у старой городской женщины, до смерти любящей живое, на террасе сидит за лопатой курица, бывший петух, залитая зеленкой. Не мог бы ты сделать так, чтобы эта скотина не померла, а наоборот? Я куплю кальций, честное слово, только помоги курице и женщине, пожалуйста! И… это… аминь?”
