Как-то раз Бетховен решил умереть. Но не умер. Вернее, – умер, конечно. Через тридцать лет. Сейчас бы ему сказали : “Слушай, ну это не дело. Давай сходи к психотерапевту”.
Но, во-первых, тогда с психотерапевтами была напряжёнка, а во-вторых, даже если бы он и пошёл, психотерапевт сразу бы спросил – какие у Вас, Людвиг, отношения с родителями?
А отношения с родителями у Людвига были так себе – мама у него умерла, а папа всё детство делал из него вундеркинда – с папой Моцарта соревновался. . Это была изначально провальная затея – Моцарт был умница и солнышко, гастролировал и улыбался. Он был совсем другого формата ребёнок.
А Бетховен был хмурый и лохматый, и на папу огрызался. А папа его бил. Короче, психотерапевт бы наверное просто разбогател на этом деле. Но психотерапевта у Бетховена не было. Поэтому, как человек европейский и культурный, он решил написать завещание – нельзя ж умирать без завещания. И как это часто бывает – когда он изложил свои проблемы в письменном виде, ему как-то полегчало.
Ситуация у Бетховена была, прямо скажем, не айс. Шестой год он боролся с глухотой, старался не падать духом, но как тут не падать? Он лечился – и всё мимо. Скрывал – его принимали за сумасшедшего. На личном фронте тоже была засада – Джульетта (да, её звали Джульетта) – ушла, причём так пакостно ушла, как не все и умеют. ‘‘Я люблю тебя, ты гений, но ты уже признан, я нужнее другому…‘‘
Что надо с такой барышней сделать? Правильно, надо ей посвятить Лунную сонату. Издатели и друзья будто сговорились – что-то, Вы, Людвиг, непонятно писать стали. Слушать трудно, публика скучает. То ли дело раньше. И денег платить стали меньше. Бетховен как раз находился на переходе к своему зрелому творчеству.
Но это уже сейчас, через двести лет, все знают. А Бетховен тогда был не в курсе, что он на переходе, а просто грустно ему было и тревожно, почему его вдруг перестали понимать. И вот он сидел – одинокий, глухой, непонятый и без денег… А умирать всё-таки передумал.
И как хорошо, что он передумал, правда?
Послушайте семнадцатую сонату – вот как раз на ней он и передумал. Если бы Бетховен не передумал, мы б остались без Авроры. И без Аппассионаты. И без трёх последних сонат. И без Хаммерклавира. Хотя кого я обманываю – Хаммерклавир мне не жалко.
Лист и Черни остались бы без Учителя. Евросоюз – без гимна.
Половина струнников – без работы. И миллионы бы не обнимались. И никто бы так и не узнал, как судьба стучится в дверь. Ужас, да? Поэтому мы теперь можем радоваться с утра до вечера. Что Бетховен всё-таки передумал.
© Мария Пустовит
